Чемпион на все времена

29 марта 1996

ВЕК ФУТБОЛА — ВЕК СТАРОСТИНА

СТАРОСТИН НИКОЛАЙ ПЕТРОВИЧ (1902-1996), Заслуженный мастер спорта.

Начал играть в московской команде РГО в 1917 году. Затем — в МКС, ‘Красной Пресне’, ‘Пищевиках’, ‘Дукате’, ‘Мукомолах’, ‘Промкооперации’, ‘Спартаке’. Многократный чемпион Москвы, чемпион СССР в турнирах сборных. Играл за сборные Москвы РСФСР, СССР, был капитаном всех этих команд. В 1933 году вошел в первый список лучших футболистов СССР как правый крайний нападения под N1. Был одним из создателей спортивного общества ‘Спартак’, председателем Московского городского совета этого общества. Руководил командой ‘Спартак’ в 1934-1941 годах. Начальник команды ‘Спартак’ в 1956-1964-м, 1967-1975-м и с 1977-го. В перерывах работал в российском совете ‘Спартака’. Играл за сборную СССР по хоккею с мячом. Автор книг ‘Звезды большого футбола’, ‘Мои футбольные годы’, ‘Футбол сквозь годы’. Кавалер двух орденов Ленина, ордена Дружбы народов. Нам предстоит помянуть человека, век которого равен веку XX. В самом деле, сейчас идет чемпионат России под порядковым номером 5, а 9-й будет уже в 2000 году. Полагаю, любителям футбола это напоминание выразительно, предметно скажет о близости нового столетия. Жизнь Николая Петровича Старостина совпала с веком двадцатым не по протяженности, а по той замечательной причине, что вобрала в себя и выразила многие особенности этого века.

Уже пробуют перья желающие загодя охарактеризовать уходящее столетие. Не раз встречалось в долгих перечислениях, что оно взрастило феномен всесветного футбольного зрелища, за которым, как нас заверяют телевизионщики, иной раз наблюдают не миллионы, а миллиарды людей. На этом фоне футбол конца XIX века, когда он, собственно, и возник, выглядит эпохой неолита. В 1917 году 15-летний Николай Старостин выбежал на футбольное поле да так и остался при нем. Он мне рассказывал, что однажды на учебной базе в Тарасовке, когда ему было за 80, какая-то сила вдруг подтолкнула его на газон, подкинула мяч. ‘Знаете, я с удивлением и с радостью почувствовал, что мяч слушается, приемы не забыты. Но тут подоспел доктор и увел меня с поля’. Почему именно футбол был избран делом жизни, а с годами стал и ее смыслом, Николай Петрович хоть и пытался объяснить, но все сходилось к тому, что такая уж выпала планида. Твердое, здоровое родословное дерево: Псковская и Владимирская губернии, в предках — егеря и ямщики, старообрядцы и православные, многолюдные дома-крепости, семейные советы. Все это, вместе взятое, как и то, что в 18 лет он остался старшим в семье из шести человек, воспитало Николая хозяином, с деловой сметкой, практическим умом и было подкреплено ученичеством в коммерческом училище братьев Мансфельд. Он то и дело говорил о себе: ‘Я — финансист’. А молва о нем, когда был он в преклонных годах, разносила, что он, как никто, способен в уме переводить одну валюту в другую. Ему на роду было написано руководить. И все-то ему оказывалось по плечу. И в ‘Красной Пресне’, предтече ‘Спартака’, и в сборных командах Москвы, РСФСР, СССР — всюду он капитанствовал, и не под нажимом, не по назначению ‘сверху’, а был готов к этому, думаю, ждал обязывающих назначений. Не из тщеславия, не корысти ради — просто играла в нем силушка, да и прикипел он к футболу душой. А в двадцатые годы капитан был в одном лице тренером, воспитателем, хозяйственником. Старостин еще играл, работая одновременно в Москоопкульте заведующим секцией спортивных, рыболовных и охотничьих товаров, а уже был замечен, высмотрен, оценен. Влиятельный вождь комсомола А.Косарев привлек его в 1934 году к созданию нового спортивного общества, затем поручил разыграть футбольный матч на Красной площади. Спектакль смотрел с Мавзолея Сталин, ему понравилось, и он дал знак, чтобы игра продолжалась дольше, чем намечалось по сценарию. Старостин руководит организованным с его участием обществом ‘Спартак’ в пределах Москвы, во втором чемпионате страны — еще и своей командой мастеров, сделавшейся чемпионом. Год спустя Старостину поручено во что бы то ни стало обыграть сборную Басконии, совершавшую беспроигрышное турне по нашим стадионам. Усиленный ‘Спартак’ одерживает триумфальную победу (6:2). Спустя несколько дней выходят указы о награждениях, и Николай Старостин — кавалер ордена Ленина, что было тогда огромной редкостью, как и его служебный ‘Паккард’. Все идет лучше некуда: с 1938-1939 годах ‘Спартак’, председателем правления которого является Старостин, выигрывает и чемпионство, и кубок, что осталось рекордом СССР навсегда. Такие головокружительные успехи не могли не поощрить завистников. На беду, одним из них оказался всевластный министр Берия, с юных лет неравнодушный к футболу, прежде всего к тому, что входил к его епархию, — динамовскому. В 1939 году был сыгран матч, который в моем предвоенном юношестве был выше, отчаяннее всех виденных. Вопреки спортивным законам переигрывался полуфинал Кубка СССР между ‘Спартаком’ и ‘Динамо’ (Тбилиси). Решение было вынесено спустя три недели после финала, который выиграл ‘Спартак’, после того как он успел провести еще несколько матчей чемпионата. Мы, юнцы, не могли тогда распространяться во всеуслышание на эту тему, но не обманывались такой произвол мог свершиться лишь по высочайшему повелению. Футбольное зрелище в те годы было для многих подобием острова справедливости. И тот матч решал: надежно ли укрывает стадион наши души? К счастью, ‘Спартак’ выиграл тот матч. Много позже, отвечая на мои расспросы, Николай Петрович невесело вымолвил: ‘Думаю, что судьба Старостиных была предрешена в тот вечер. Нам этой победы не простили’. В 1942, военном — году, когда всем было не до футбола, злопамятство сработало: сфабриковали ‘дело Старостиных (по нему проходили еще несколько спартаковцев), и лязгнули ворота Лубянки. 12 лет тюрем, лагерей, ссылки. Николай Старостин и его брат Андрей оставили превосходные мемуары, которые хранят на своих страницах почти весь XX футбольный век. Что примечательно, так это то, что братья Старостины всем людям, достойным, по их мнению, упоминания, обязательно находили не чисто технические, игровые характеристики, как принято у большинства специалистов, а человеческие. Ну и замечательно, что пробивается в мемуарах старый русский говор, который они заимствовали у ямщиков и егерей, своих предков. Так что нет необходимости здесь пересказывать лагерную одиссею Старостина, она изложена им в ‘Футболе сквозь годы’ подробно и живописно. Я лишь замечу, что Николай Петрович, должно быть, лет тридцать молчал об этом. Когда я впервые нанес ему деловой визит домой, на Тверскую, он начал с того, что положил передо мной на столе справку о своей реабилитации. Когда же я спросил, почему же он не напишет о той полосе своей жизни, он, как всегда помолчав и подумав, ответил: ‘Рассказ впереди, не имею права подавать его впопыхах и вкратце’. В конце концов разговор был осуществлен, насыщенный сенсационными подробностями, страшными и нелепыми приметами сталинского века. По возвращении из лагеря на протяжении еще сорока с лишним лет Николай Петрович состоял начальником команды ‘Спартак’. Был годичный перерыв. В каких-то ‘верхах’ было решено ‘омолодить’ руководство ‘Спартака’. Узнав об этом, 73-летний Старостой немедленно подал в отставку. За один сезон в его отсутствие ‘Спартак’ вылетел из высшей лиши в первую. Тогда-то по сигналу SOS в команду был приглашен тренер К. Восков и возвращен Н. Старостин. Еще свежо в памяти возрождение ‘Спартака’ по маршруту первая лига — чемпион страны. Фактически с тех пор и до прошлого года ‘Спартак’ благоденствовал, его игра радовала глаз и удостоилась чуть ли не научного обозначения ‘спартаковская игра’. Спустя 12 лет беспорочного тренерского служения Бесков с конфликтом покинул клуб. Бесполезно да и бессмысленно препарарировать тот конфликт. А подоплека характерна и вырисовывает старостинскую натуру. Он как был смолоду хозяином, так и остался им по своему складу. Отдавая должное режиссерским, балетмейстерским талантам Бескова, Старостин печалился, что за эти годы всего два комплекта золотых медалей и ни разу не выигран Кубок. Будучи одного поля ягодами в преданности футболу, в честности, Старостин и Бесков не сошлись в ‘целях и задачах’ Противостояние двух крупных личностей, думаю, нерассудимое, тем и значительное. Старостин и после возвращения из лагеря оставался на подозрении если не у госбезопасности, то у партийных спортивных органов. Он, как никто другой, выстрадал бремя лживого любительства, стреножившего советский футбол. Ни Богу свечка — ни черту кочерга. Давным-давно улетучились лозунги, призывавшие к энтузиазму по дешевке и без каких-либо прав. Футболу требовался регламентируемый законами профессионализм. У нас же даже само это слово было под запретом, профессионализм почему-то считался равнозначным ‘реставрации капитализма’. Старостин не молчал, в каждом выступлении с трибуны либо в газете он вежливо и красноречиво ‘протаскивал’ вредные идеи. Мне, редактору, бывало, влетало за его статьи. А его не трогали, полагая, что он ‘отстал’. А он в своих футбольных предначертаниях был новее всех молодых и новых. Просто потому, что, по его собственному выражению, в футболе знал почти все, да и потому, наконец, что был в высшей степени наделен здравым смыслом. Когда несколько лет назад футбол перешел на ‘широкую колею’, никто и не вспомнил, что за этот переход годами неустанно ратовал Старостой. Совсем немного ему довелось похозяйничать на переломе любительства и профессионализма. Что и говорить, подобная перестройка вмиг не дается, мало переписать уставы, должно измениться сознание. И все же в том, что ‘Спартаку’ удалось быть флагманом российского футбола в его первые четыре сезона, нельзя не распознать опыт, руку и ум Николая Петровича. Его называют однолюбом. Я бы сказал иначе — цельная натура. Он рассказывал: ‘Приходит как-то ко мне Андрей (Ан. Старостин. — Л. Ф.) и говорит, что один московский клуб предлагает ему пост начальника команды. Работа хорошая, я знал, что Андрей в такой нуждается. Но я ему ответил, что с нашей фамилией в других клубах быть не полагается. И Андрей согласился’. В другой раз я поинтересовался, что он ставит себе в заслугу. И ответом было: ‘Прежде всего то, что я и мои три брата были верны одному клубу. И еще то, что я причастен к десяти победам ‘Спартака’ в чемпионатах Советского Союза (еще две были одержаны во время его лагерного отсутствия. Л.Ф.) и нескольких в розыгрыше Кубка’. Интереснейшее сочетание! Будучи во всем решительно, в том числе в режиме дня, в пунктуальности, в трезвости, в верности данному слову, идеально профессиональным, он, если его чуть раззадорить, кидался в перепалку, в болельщические споры. Он был великолепным, красивым любителем, с годами научившимся безукоризненно владеть собой. Он говорил, хитро улыбаясь: ‘Самообладание? Как вам сказать, просто я умею остывать раньше, чем другие горячие головы, они еще негодуют, шебуршатся, а я уже спокойно выношу объективный приговор. Только и всего…’ Он являл собой самое что ни на есть натуральное единство романтичности, которую высекает футбол, с практичностью, в которой он нуждается для своего благополучия. Когда я узнал, что Николай Петрович занемог, позвонил ему и по слабому голосу понял, что разговор не может быть долгим. Запомнилась фраза: ‘Мы теперь не скоро станем снова чемпионами. Не скоро…’ Я не рискнул утруждать его расспросами. Смутное время, переживаемое нынче ‘Спартаком’, убедило, что мудрый Старостин, знавший и чувствовавший всю подноготную своего родного, им созданного 60 лет назад клуба, и на этот раз знал что говорил.